ДЕНЬ В ИСТОРИИ ФРАНЦУЗСКОГО ТЕАТРА 29 января 1767 года, то есть ровно 255 лет назад состоялась премьера "Евгении" Бомарше.
Поскольку дата связана именно с первой постановкой, то разговор о самой пьесе отложу до другого, более подходящего раза. А сегодня - лишь те скромные сведения, которыми владею, о театральном дебюте Бомарше на главных подмостках Парижа. Собственно, подготовка премьеры началась (как и следовало ожидать) принципиально раньше самого первого показа. И здесь Бомарше - иначе он не был бы Бомарше - ничего не пустил на самотек, все взял в свои руки. Драматургом он был на тот момент начинающим, из театральных опытов - лишь несколько грубовато-непристойных парадов, написанных и разыгранных в аристократических (и не очень) салонах. Дебютант, одним словом. Но дебютант, обладающий непобедимой уверенностью, что знает о театре буквально все. Не только, как написать супер-успешную пьесу (этому он, не скрывая, учится у Дидро, который, впрочем, постановку собственных пьес дождется куда позднее, чем его ученик), но и как ее воплотить на сценических подмостках. Влюбленный в своего героя Ф. Грандель - автор увлекательнейшей биографии Бомарше - так описывает предпремьерную деятельность Пьера-Огюстена: "всюду поспевает - от колосников до оркестровой ямы. Он занимается всем - залом, декорациями, светом, режиссурой, рекламой, походя что-то изобретает для усовершенствования машинерии этого театра, выстроенного сто лет назад". И ничего, что актеры, театральный роман с которыми у Бомарше начался не в самое подходящее время, совсем не во всем готовы идти на поводу у обаятельного и харизматичного, но начинающего автора. Это автора не смущает. Конечно, он понимает, что, отдав всю свою жизнь сцене, артисты хоть что-то в театре понимать должны, но ведь он-то несет новое слово! В конце концов, кто будет спорить, что "нужны новые формы"?! И новые формы вот они - в его гениальной пьесе. Нов жанр. Хорошо, пусть не Бомарше его изобрел, но он пошел дальше по пути сценической правды! Он "придумал" интермедии! Нет, конечно, не те интермедии, что заполняли пространство между актами в старом театре. Не те интермедии, что давали возможность выдохнуть, отдохнуть, переключиться. Нет, его интермедии - это совсем новое слово в театральном искусстве. И тут, пожалуй, лучше дать это слово самому изобретателю: "Так как театральное действие длится беспрерывно, мне пришло в голову, что можно было бы связать акт с последующим посредством пантомимы, которая, не утомляя, подкрепила бы внимание зрителей и указала на то, что происходит за сценой во время антракта. Я наметил пантомимы между всеми актами. Все, что стремится изобразить истину, бесценно в серьезной драме, и иллюзия больше воплощается в мелочах, чем в больших вещах. Артисты Французской Комедии, которые не пренебрегали ничем, лишь бы нравилась пьеса, боялись, чтобы строгий глаз публики не осудил сразу столько новшеств, и они не осмеливались ввести антракты. А если пьесу будут играть любители, то из этого станет ясно, что все то, что кажется безразличным, пока не развернется действие, в последних действиях приобретает большую значительность." В интермедиях к "Евгении" слуги убираются в комнатах; служанка готовит платье для своей госпожи, тайком примеряя его; персонажи "доигрывают" внесценические события, произошедшие между действиями, чтобы подготовить зрителей и себя к началу нового акта. Актеры Комеди Франсез, как видно, из замечания Бомарше, категорично отвергли эту идею. А один из ведущих критиков, позднее прочитав о ней в рукописи, высказался весьма едко: вы хотите приближения к правде? - писал Френон. - Так пригласите на сцену в антрактах полотера. А "обезьяничанье" (это он о пантомиме) пусть остается итальянским и ярмарочным комедиантам: оно откатывает французский театр в его "низменное" прошлое… Так или иначе, но с актерами Бомарше сработался. Дата премьеры была назначена, но случилось непредвиденное: заболел актер, играющий одну из главных ролей - Превиль. Премьеру пришлось отложить. Но Бомарше отказался бить баклуши в ожидании выздоровления артиста, а бросил все свои силы на рекламную кампанию. Он еще во время репетиций настойчиво знакомил со своей пьесой всех (имеющих вес) окружающих, желая получить немедленный отклик. Благодаря этим маневрам ему удалось избежать ударов цензуры - все то, что мог высказать автору цензурный комитет, написал ему прежде в весьма вежливой форме член французской академии. Так что Бомарше успел вовремя внести необходимые коррективы (в частности, перенес место действия из Франции в Англию). Теперь же, во вновь образовавшиеся дни ожидания Бомарше сосредоточился на возможных знатных покровителях. Герцогу Орлеанскому он писал: "Монсеньор, болезнь Превиля, которая еще на восемь дней отложила представление "Евгении", новой драмы в пяти актах, дает мне возможность оказать уважение вашей светлости и устроить для вас читку, если, конечно, вам это было бы любопытно. Я знаю, Монсеньор, что вам немало говорили плохого и об авторе, и о пьесе…" - и дальше Бомарше объяснял, что на себя ему плевать, а вот за пьесу хотелось бы вступиться, а потому столь просвещенное мнение столь просвещенного человека ему было бы крайне желательно. Но мое любимое письмо в этой "серии" Бомарше обратил к принцессам - дочерям короля. Просто вслушайтесь в эту сногсшибательную самоуверенность, в которой наглость достигает таких высот, что оборачивается всепоглощающей притягательностью. Когда читаешь вот это вот, а в голове вертится восхищенное: ай-да сукин сын! Итак: "Французские актеры буквально через несколько дней представят театральную пьесу нового жанра. Пьесу, которую весь Париж ждет с живейшим нетерпением. Среди распоряжений, которые я дал актерам, представляя свою работу, было сохранить в глубоком секрете имя автора пьесы. Но в своем неловком энтузиазме, думая воздать мне должное, они нарушили мои распоряжения и тайно дали знать обо мне всему свету. Поскольку это сочинение, детище моей чувствительности, дышит любовью к добродетели и направлено лишь на то, чтобы облагородить наш театр и превратить его в школу нравственности, я счел себя обязанным до того, как с этой пьесой познакомится широкая публика, представить ее на тайный суд моих сиятельных покровительниц. Прошу вас, ваши высочества, уделить мне время, чтобы я мог прочитать ее вам в узком кругу. После этого, когда на спектакле публика будет превозносить меня до небес, самым большим успехом моей драмы я буду считать ваши слезы, коих вы удостоите ее, как всегда удостаивали ее автора своих благодеяний".
И вот настал день премьеры. Театральное здание на улице Фоссе-Сен-Жермен-де-Пре, в котором тогда обитала Комеди Франсез, вероятно, было не самым удобным: стоячий партер по старому образцу, три яруса лож, не слишком приспособленных к тому, чтобы зрители из них смотрели на сцену, постоянный шум и гам. Но зрителей набралось довольно много: "это произведение, столь долго ожидаемое и задержанное болезнью г. Превиля, привлекло большой наплыв публики" ("Меркюр де Франс"). Свои немалые три тысячи шестьсот ливров спектакль принес.
Конечно, свое дело сделала весьма навязчивая рекламная компания автора, но публика шла не только на одиозного драматурга-дебютанта, но и на своих любимых артистов. В одной из главных ролей (отец Евгении) блистал прославленный Превиль, ставший верным другом Бомарше. Именно он станет первым Фигаро в "Севильском цирюльнике", а в "Безумном дне", когда возраст не позволит уже вернуться к зрителям в образе ловкого слуги, без обид возьмет себе маленькую роль Бридуазона, превратив эпизод в блистательный комический спектакль. "Меркюр де Франс" писал: "Вне зависимости от роли г. Превиля, которая, как всегда у этого актера, была наполнена огнем, точностью, правдивостью и энергией, эта пьеса была прекрасно сыграна и другими актерами".
Среди этих "других" на первом месте была, конечно, исполнительница заглавной роли - м-ль Долиньи. По тем временам она считалась реальной соперницей знаменитой м-ль Клерон, увековеченной Дидро в его "Парадоксе об актере". Вместе с Превилем она станет "постоянной" актрисой Бомарше: ей он доверит сначала юную Розину в "Севильском цирюльнике", а затем и несчастную графиню Альмавиву. Здесь же, в роли обесчещенной и добродетельной Евгении Долиньи покорила публику необычайной нежностью и кротостью. Все тот же "Меркюр де Франс" сообщал: "М-ль Долиньи, чьи естественная грация и достойный любви талант уже были достаточны, чтобы понравиться публике, тронула зрителей до слез и сотворила свою роль самым трогательным образом. А м-ль Превиль и г. Белькур, каждый в своей роли достигли совершенства и заслужили все те аплодисменты, которыми наградили их зрители". Вот полное актерское распределение:
Барон Хартлей - Превиль Кларендон - Белькур Сэр Чарльз - Велен Капитан Коверли - Грандваль Дринк - Франсуа Оже Роберт - Луи Анри Фёйи Миссис Мюрер - м-ль Превиль Евгения - м-ль Долиньи Бетси - Александрин Фанье Слуга - Бельмонт Что представляла собой декорация в каждом акте можно с легкостью понять из авторских ремарок - столь подробных и дотошных в деталях, что это вызывало иронию у критиков. Мол, Бомарше вывел искусство ремарки на невиданную высоту: он столь детально прописывает внешний вид сцены и действия - если не сказать движения - актеров, что кажется, будто пишет он это для тех, кто никогда не знал сцены. (Не буду здесь вдаваться в дискуссию о том, насколько на тот момент критики в принципе были подготовлены к восприятию свежеиспеченного жанра драмы как такового). Вот вам для примера ремарка первого явления первого акта: "Театр представляет салон французского типа, меблированный с большим вкусом. Сундуки, чемоданы и свертки указывают на то, что люди только что приехали. В одном уголке салона стоит стол, накрытый для чая. Дамы сидят около него. Миссис Мюрер читает английскую газету при свете свечи. В руках у Евгении вышиванье. Барон сидит сзади за столом. Бетси стоит рядом с ним, держа в одной руке поднос с рюмкой, а в другой – бутылку мараскина, оплетенную соломой. Она наливает стаканчик барону и оглядывает комнату со всех сторон." Спектакль прошел неровно. Первым трем действиям публика внимала едва ли не затаив дыхание, но два последних… вызвали в зрительном зале непобедимую скуку. "Пьесу выслушали, правда, с неким волнением в партере; пьесе довольно живо аплодировали, особенно трогательным моментам из третьего акта; но некоторые длинноты, возможно, порой необходимые для течения драмы, вызвали ропот и едва не стали причиной провала", - констатировал "Меркюр де Франс". Да и не только он. Мнение было всеобщим. А через два дня уже следующий показ. Очередной провал? Ну нет, такого Бомарше не потерпит. С "Евгенией" он поступает так же и с тем же результатом, как несколькими годами позже с "Севильским цирюльником" - он переписывает ее. Переделывает последние два акта. Работает без продыху вместе с поверившими в него актерами. Полтора дня они буквально не выходят из театра. Это зафиксировано в ежедневнике театра под названием "Feux" - том самом, где методично фиксировались каждый день все занятые в сегодняшнем спектакле актеры.
И вот на страничке от 31 февраля (второй день премьеры) к традиционному списку с распределением ролей добавляется запись (редкость для этого журнала). Содержание записи примерно следующее: "Первый премьерный показ был не слишком удачен, многие вещи шокировали… М. Бомарше и актеры, которые играли в пьесе, провели пятницу (премьера была в четверг) и первую половину дня субботы в зале для ассамблей, внося мудрые коррективы и серьезные изменения в пьесу. В итоге сегодня пьесе много аплодировали и вызывали автора, который на поклоны не вышел". А в "Dépense journalière" (еще один ежедневный журнал театра - журнал расходов) любопытно сравнить траты труппы в день премьеры и в день второго показа. К традиционным выплатам охране и актерского feux (на освещение и обогрев гримерок) добавились "жетоны ассамблеи", т.е. деньги, уплаченные актерам за присутствие на ассамблее, что ровно вдвое увеличило дневные расходы.
Сделанные в пьесе и спектакле изменения заметили и отметили все. Многажды уже цитированный "Меркюр де Франс", который в своем мартовском номере уделил огромное внимание драматургической новинке и слегка коснулся премьеры, подтвердил: "та работа и та невероятная проницательность, с которой автор и актеры подошли к переделке пьесы с утра пятницы до вечера субботы, привели к полному успеху пьесы. И успех этот, продолжая возрастать, держится по сей день. Интересные и трогательные эпизоды привлекли к себе внимание и вызвали слезы у всех зрителей".
Проблема однако заключалась все в том же, в чем она часто заключается и сегодня: слишком многие судили о спектакле именно по первому показу. Да и почти все критики посетили именно его, и не держали в голове возвращаться в театр и пересматривать провальный спектакль.
И вот после довольно нелицеприятной критики Бомарше захотел заручиться поддержкой одного из самых беспристрастных критиков эпохи - Фрерона. Для этого он отправил последнему личное письмо, к которому приложил билет на спектакль. Надо сказать, что Фрерон (как и прочие пишущие люди) к этому времени спектакль уже видел - он был на том самом первом неудачном представлении. Бомарше же хотел, чтобы критик взглянул на доработанную версию и оценил и её. В ответном письме Фрерон, со всей приличествующей делу вежливостью, билет вернул, сославшись на то, что никогда не ходит в театр по контрамаркам. И это не было просто вежливым отказом критика еще раз тратить время на неудачную театральную работу. В том же письме, чуть ниже он добавляет, что отказ от билета совсем не означает его нежелания вернуться к спектаклю. Напротив, неделей позже, обещает Фрерон, он с удовольствием придет в театр и, если постановка и впрямь выиграла от доработок, с радостью присоединится ко всеобщим аплодисментам. (Луи де Ломени - один из биографов Бомарше, - который и приводит в своих статьях эту переписку, в комментарии к ней задается вопросом: не является ли этот отказ Фрерона доказательством того, что в эту эпоху профессиональные критики считали делом чести покупать билеты в театр за свой счет, тем самым сохраняя в максимальной неприкосновенности свободу критики. Или же столь прям и категоричен был лишь знаменитый Фрерон?) В итоге в Année littéraire (1767, tome VIII, p. 309) Фрерон написал: "Евгения" была довольно плохо принята публикой, можно даже сказать, что этот прием выглядел полным провалом; но затем она с блеском воспряла благодаря сокращениям и поправкам; она долго занимала публику, и этот успех делает честь нашим актерам". Конечно, это не весь отзыв. Фрерон опубликовал очень подробный разбор именно пьесы - не спектакля (впрочем, именно этого и хотел Бомарше). Он тщательно проанализировал, порой не скрывая сарказма, ее недостатки, но не оставил в стороне и достоинства. Беспристрастие превыше всего. Интересно, что хотя все в один голос говорят о провале (или условном провале) первого показа и всё увеличивающемся успехе второго представления и последующих, перелистывание журнала доходов говорит о другом. Вот, собственно, данные о сборах премьерной серии спектаклей: 29 января - 3616 л. 31 января - 2751 л. 4 февраля - 2950 л. 7 февраля - 3104 л. 9 февраля - 2059 л. 11 февраля - 2158 л. 14 февраля - 2643 л. Конечно, количество выкупленных билетов не всегда прямо пропорционально зрительскому успеху. В зал могли набиваться и восторженные приглашенные, на ура принимающие спектакль. Но тем не менее, финансовая составляющая говорит, скорее, о ровном интересе публики. Впрочем, подобный ровный интерес, удерживающий стабильный доход от спектакля на уровне двух с половиной тысяч ливров на протяжении семи представлений, встречался тогда не так уж часто.
Когда листаешь ежедневник театра, удивляет, что премьерная серия спектаклей обрывается как-то внезапно - на более чем высоких сборах. Обрывается, чтобы возобновиться (уже не с такими доходами) лишь в следующем сезоне. Мартовский "Меркюр де Франс" разрешает и это недоумение: "Показы "Евгении", которые привлекали множество людей и каждый вечер удивляли все большими и большими аплодисментами, прервались после седьмого представления из-за болезни г. Превиля. Той же болезни, что задержала премьеру…". И чуть дальше, чтобы успокоить публику, журналист добавляет, что сейчас уже с любимым актером все в порядке, он находится под присмотром докторов дома на постельном режиме, почти здоров и с началом сезона выйдет на подмостки. Итак, спектакль прошел семь раз. В следующем сезоне его сыграли еще шестнадцать раз, а в последующие годы (вплоть до якобинской диктатуры) "Евгению" ставили в репертуар в среднем трижды в сезон. Всего "Евгения" в Комеди Франсез была сыграна около двухсот раз.
P.S. Ну, и не стоит забывать, что успехом этот драматургический дебют Бомарше пользовался и в других странах - в Англии, Германии и даже в России, где первая постановка "Евгении" всего на три года отстала от французской. Сумароков страшно ругался на ее успех и даже в личном письме просил поддержки против неприятно наступающего "среднего жанра" у самого Вольтера. Вольтер сетования Сумарокова поддержал, но это уже другая история.