"Скупой", Жан-Батист Мольер
РАМТ
Режиссер - Егор Перегудов
Художник - Алексей Вотяков
Премьера - 9 октября 2012 г.
Жан-Батист Мольер – гость на российских подмостках довольно частый, но, к сожалению, не всегда желанный. Будто бы и классика, и комедия, но… не складываются русско-французские отношения. Премьеры последних сезонов по мольеровским пьесам грешат или повышенной нудностью и морализаторством, или же – при желании режиссера осовременить более чем трехсотлетние тексты – скатываются в пошловатый гламур. Так что само название «Скупой» на рамтовской афише не вдохновляло. С другой стороны, еще до премьеры стали доходить слухи о невероятно игровой природе будущего спектакля, о намеренном отходе как от пыльного академизма, так и от попыток наново переписать известный текст. Результат – обезоружил.
Игра всегда была для Жана-Батиста чуть ли не жизненным принципом. В его спектаклях, от которых сегодня остается в лучшем случае остросатирическая составляющая, всегда существовала стихия почти неконтролируемой зрительской завлекательности. Балет, оперные арии, переодевания, цитаты и заимствования, узнаваемые шаржи – все средства хороши. По этой, с веками несколько заросшей тропе, и пошел режиссер Егор Перегудов. И, что удивительно, получился отнюдь не винегрет.
Большая сцена РАМТа в очередной раз дала приют не только актерам, но и зрителям, которых при поднятии занавеса с удивлением обнаружили другие зрители – сидящие на привычных местах партера и ярусов.
Деревянный помост в центре сцены, отсутствие кулис (актеры за гримировальными столиками сидят тут же, перед глазами публики) и фонтанирующие импровизации вызывают ассоциации с площадными театром – тем самым, из которого театр Мольера и возник. Актеры здесь примеряют на себя новые роли, не сходя с подмостков, герои делают пародии на самих себя, обращаясь к творчеству Плавта, а парики, подобно дару небес, падают откуда-то сверху – из-под колосников. Оттуда же появляется и огромная зеленая рептилия, обозначенная в длинном списке рухляди, что ростовщик загоняет несчастному заемщику.
Играет здесь все. От этого самого игрушечного крокодила до заветной шкатулочки с десятью тысячами экю, которая волшебным образом не желает оставаться зарытой, а все норовит выпрыгнуть на поверхность то в одной, то в противоположной части сцены. Играют и актеры: в комическую камеру пыток, в психологический эксперимент, а музыкальных инструментах и… просто играют.
Феерично играет слугу-пройдоху молодой Михаил Шкловский. Кажется, этот актер ни секунды не может пребывать в состоянии покоя: его гитарные рифы органично перетекают в пантомиму убийств с зеленой рептилией, крепкий мужик с вытатуированным портретом Мольера на предплечье оборачивается согбенной старушкой и ловко парирует все выпады скупердяя Гарпагона.
А вот этот самый скупердяй в трактовке режиссера Перегудова и актера Алексея Блохина неожиданно приобретает глубину совсем не комического масштаба. Глядя на него, понимаешь, что далеко не всегда прав Пушкин, когда утверждает, что скупой Мольера скуп да и только. Вовсе нет. Именно его сцены с юной Марианной и его монологи выводят спектакль с подмостков роскошного площадного фарса на уровень даже не высокой комедии, но высокой драмы.
Скупой (Блохин)
Вот, например, пропажа заветной шкатулочки вызвала к жизни целый «погребальный плач» - по самому себе, по смыслу собственной жизни. И что поразительно, «плач» этот вызывает отнюдь не комический эффект и не презрительную усмешку по отношению к зацикленному на деньгах человеку. Для героя Алексея Блохина ситуация во многом обратна той, что была у мольеровского Гарпагона. Тот обрывает все человеческие связи из низкой алчности, а этот, напротив, привязывается к шкатулочке, лишенный всех других привязанностей. Не он не любит – его не любят. Он здесь подобен покинутому одинокому человеку. И тем сильнее трогают редкие сцены его преображения, когда Марианна вдруг ласково снимает с его лица накладную бороду и стариковский нос и нежно вглядывается в его просветлевшее лицо. Или когда в финале, вновь оставшись в одиночестве благодаря вмешательству провидения, нарушившего все его планы, он, в отличие от своего оригинала, отпускает Марианну почти по собственной воле, не забирая, но возвращая ей подаренные некогда украшения. Теперь он просто брошенный молодежью старик, которому не остается ничего иного, кроме возвращения к своей шкатулочке… Но – о радость! – в ней оказывается совсем не звонкая монета, а грим старого Панталоне. Все – игра! Все не всерьез. Только почему так щемит сердце?
А праздник тем временем продолжается: актеры уже разгримировались и облачились в собственную одежду, огненным брызгами пышет вихрь фейерверка, звучит мажорная итальянская ария от всех участников игры. Зритель выходит из зала – и каждому приходится самому себе ответить на вопрос, заданный в самом начале этого психологического эксперимента: кто же был изображен на позаимствованном из фойе портрете Алексея Блохина – хапуга и жмот или редкой доброты человек.
P.S. Тотальная игра, предложенная актерам и зрителям режиссером Егором Перегудовым и разыгранная по мольеровским правилам, грозит стать одним из самых ярких впечатлений этого театрального сезона. Лишь одна опасность таится в ней – заиграться и на очередном спектакле утратить чувство всеобъемлющего театра в пользу более привычных современности гэгов…
Оригинал - газета "Вечерняя Москва"