"Разговоры после прощания" по пьесе Ясмины Реза "Разговоры после погребения".
Театр на Малой Бронной
Режиссер - Михаил Станкевич
Художник - Алексей Вотяков
Премьера - 10 августа 2016 г.
Спектакль Михаила Станкевича живет и выглядит так, словно это Чехов поставленный где-то в европейских пространствах. Если поиграть в игру "угадай пьесу по фото", то раскадровка спектакля не единожды вызовет в памяти и "Чайку", и "Дядю Ваню", и "Трех сестер", да и актерские работы довольно точно раскладываются на чеховские составляющие. Впрочем, это и немудрено: пьесах Реза (особенно ранних) дух Антона Павловича проступает весьма отчетливо. А потому решение поставить с чеховским акцентом французскую пьесу оказалось весьма точным.
В результате на Малой Бронной текст Ясмины Реза звучит много полнее, чем в "Табакерке". Надтексты и подтексты, найденные для каждой сцены и почти каждой реплики придают пьесе, возможно, даже больший объем, чем был в ней изначально. Да, первые минут пятнадцать уходят на то, чтобы "набрать высоту": спектакль немного болтает из стороны в сторону, пока зритель знакомится с его героями. Кажется, еще чуть-чуть и из несколько нудного крена в "серьез" будет не выбраться, но незаметно спектакль проходит какую-то отметку - и все, полет нормальный. Герои обретают "плоть и страсть", а актеры играют так, что по окончании спектакля спешишь узнать, в каких еще постановках их можно увидеть.
Сюжет пьесы не то чтобы забываешь, но заново открываешь сцена за сценой. Параллели со сценами чеховскими, как и отдельные режиссерские дополнения порой заставляют заподозрить спектакль в несвойственном Михаилу Станкевичу кардинальном переписывании первоисточника. К примеру, у Алекса появляется пистолет, не предусмотренный драматургом, но позволяющий режиссеру без особого насилия над текстом пересмотреть несколько ключевых для героев сцен. Причем наличие этого пистолета добавляет в палитру образа Алекса сразу несколько красок - от едва ли не фарсового до возможного трагического. Фарсовость - в сцене, где герой носится со своим оружием, подобно Войницкому, а потому понятно, что смерти соперника не предвидится. Трагедийность - в сцене-парафразе финальной сцене "Чайки", когда под аккомпанемент игры в лото раздается выстрел. В "Разговорах..." играют не в лото, но игра тоже настольная, а герой с оружием также отсутствует на подмостках.
Подобных деталей в спектакле немало, и именно они делают постановку по несовершенной пьесе столь интересной. Они и четко прочерченные и простроенные взаимоотношения между персонажами. В спектакле "Табакерки" подобной проработанности не было (намеренно не было) - настроение создавалось отдельными мазками, "цвет" которых определялся не характерами героев, а необходимостью конкретной сцены. (Отсюда, кстати, и ощущение затянутости всей постановки - настроение одно, а сцен много.) На Малой Бронной же острота вычерченных актерами и режиссером портретов выводила каждую сцену на новый уровень, закручивая пружину действия и не давая ей распрямиться раньше времени.
Тут, правда, была и проблема. Закрученная до предела, пружина эта так и не получила возможности распрямиться. Вернее, распрямление ее оказалось несоразмерным заданному напряжению. Когда страсти кипят уже даже не по-чеховски, а по-стриндберговски (а в отдельных сценах так оно и было), то всепримиряющий ужин выглядит несколько неуместным. Словно намеренная обманка, когда весь спектакль зритель думал, что наблюдает за жизнью, а в самом финале, не дорассказав свою историю до конца, герои вдруг обернулись актерами, счастливыми удачно сыгранным спектаклем.
"Плохой конец заранее отброшен. Он должен, должен, должен быть хорошим!" Но такой театральный хэппи-энд отнимает у героев право на их трагедию. Теплый семейный ужин перекрывает мысли о разбившихся за время этих "Разговоров..." судьбах. Конечно, можно сказать, что отказ Алекса и Эдит от иллюзий - это тоже счастье и шаг вперед, но слишком уж в отдаленной перспективе. Тем более, что для Эдит, какой ее сыграла Дарья Грачева, тот никогда не повторившийся ночной эпизод много полнее, чем вся остальная жизнь. И отказ от него - это отказ от самой жизни. Да и для Алекса Дмитрия Цурского искреннее примирение с братом и столь же искреннее "отпускание" к нему своей возлюбленной вряд ли окончательно перекроет образ заряженного револьвера, всего лишь брошенного в бочку с водой. Дождь прекращается, а вода высыхает...
Понятно, что многое приходится на долю личного восприятия, но то отчаяние, с которым, как мантру, повторяла Эдит свою историю о единственной ночи любви - повторяла на французском, языке для себя (сценической себя) не родном, но способном остановить, задержать это мгновение... так вот это отчаяние не рифмуется с финальным праздничным ужином и несмелой радостью от скорого приезда "дежурного" "мсье це-це".
Да и чем дальше думаешь над судьбами героев, тем меньше радости видишь в их будущем. Элиза и Натан остаются вместе, кажется, лишь для того, чтобы оправдать незаладившиеся жизни. И даже милые, почти как старосветские помещики, Пьер и Жюльена лишь скрашивают одиночество своих последних лет. И возможно, при таком раскладе в финальном семейном ужине "без обид и разочарований" есть свой особый смысл. Достаточно на минуту допустить, что этот ужин не "после", а "до" - своеобразный флешбэк в те времена (не столь важно реальные или воображаемые), когда простое тихое счастье было возможно, и когда еще не было ни погребений, ни прощаний.
Изменение в названии тоже здесь играет свою роль. Замена конкретного слова "погребение" на многозначное "прощание" позволило режиссеру уйти от истории об обозначившемся распаде семьи после смерти отца и попытках этот распад оставить. Уйти в разговор о недоговоренном и непроговоренном. О том, что всегда остается не высказанным после завершения диалога, после того, как сказаны слова прощания. Возможность договорить, досказать, дожить. И возвращения Элизы после двух окончательных прощаний становятся еще более яркой иллюстрацией этой мысли. А для кого-то - и доказательством пугающей пустоты подобных разговоров после прощания.
P.S. Ох, совсем забыла сказать, что в сценографии Алексея Вотякова просто хочется жить, топить камин и слушать стук дождя. В подобном пространстве не хватало только ароматов кофе, глинтвейна и овощного рагу, да и пластиковый чертополох "не доигрывал". А вот "слепые" места на малой сцене - это что-то совсем непродуманное и неправильное...