"Мнимый больной", Жан-Батист Мольер
Volksbühne, Берлин
Режиссер - Мартин Вуттке
Знаменитый немецкий актер Мартин Вуттке, знакомый московскому театральному зрителю по ролям Мастер и Пилата в «Мастере и Маргарите» Франка Касторфа и любимый по роли Артура Уи в спектакле Хайнера Мюллера, в рамках фестиваля «Сезон Станиславского» решил предстать перед публикой в новом обличье. На этот раз он приехал в Москву не только как актер на заглавную роль, но и как режиссер. Именно его спектаклем «Мнимый больной» в его постановке и открылся фестиваль.
На основной сцене «Гоголь-центра», предоставленной берлинским гастролерам, выстроили огромный красный шатер-палатку. Эдакий балаган на городской площади, каждые праздники с нетерпением ожидаемый домольеровским зрителем. Балаган на деревянном помосте, задернутый красно-белым полосатым занавесом, на котором призывно красовалась огромная зеленая надпись – «Zum Totlachen!», или, говоря русским языком, - «Помереть со смеху!». Но тут же, на фронтоне палатке, рядом с колоритным призывом к веселью, разместилось и недвусмысленное напоминание о бренности человеческой жизни – зеленый скелет, сжимающий в своей костяной руке песочные часы.
Одним словом, почва для площадного средневекового и раннемольеровского театра была подготовлена на славу. Затем, как некогда в Пти-Бурбоне, на подмостках перед занавесом появился статный актер (а рядом с ним еще один) с традиционной палкой. Он постучал по планшету, собирая зрительское внимание, и, наконец, дал три удара, оповещающих о начале спектакля, и на французском языке объявил предстоящее действо – «Le Malade imaginaire». И занавес взмыл вверх.
Кашляющий, сипящий и пытающийся кричать человек предстал глазам зрителя. Мольеровский Арган с выбеленным лицом и зачерненным носом, облаченный в неопрятную белую ночную сорочку, в трактовке Мартина Вуттке напоминал саму смерть. Не страшную, не смешную, но какую-то очень навязчивую, по базарному торгующуюся за право заполучить новую жертву. Впрочем, это первое впечатление довольно быстро рассеивалось. В черно-белой выгородке, довольно достоверно (в рамках заданной театральности) воссоздающей обстановку, над столиком, усеянном счетами и рецептами, наклонялся больной человек и начинал свой брюзжащий монолог о бесконечных тратах на лекарства. Монолог шел по-французски. Голос Мартина Вуттке постепенно набирал силу и ярость и почти колотил по зрителю, как трость Аргана в эти же минуты колотила по разлетающимся бумажка и монеткам. Наконец, обессиленный герой падал и полз по направлению к двери и подавал первую реплику на немецком: «Придет, наконец, кто?!». И появляется служанка. И выносит ночной горшок. И выплескивает его содержимое на зрителей первых рядов. И начинает собственный монолог. И вот тут-то Мольеру и приходит конец.
Такое подробное описание первых минут этого в общем-то недлинного спектакля понадобилось для того, чтобы хоть как-то увязать между собой происходящее на сцене: Мольеровскую пьесу, стилистику площадного балагана и весьма привлекательную и поначалу точную сценографию Берта Ноймана. Дальше все это закончилось и начался пародийно немецкий театр. Такой, каким его представляет себе русский зритель, побывав на нескольких привозных спектаклях. Нет, элементы фарса и балагана все-таки периодически в действие вкраплялись: огромный клистир; очередное содержимое тазов и горшков, вылитое на зрительские головы; падение героинь из окна и втаскивание друг друга за волосы обратно; явление натурального черта при рожках и в аутентичной маске, - но все они оставались лишь кремовыми розочками на печеночном торте. Не более того.
На первый же план вышла грубая актерская игра, которая не столько напоминала о простодушном и грубоватом фарсе, сколько вызывала сомнения в профессионализме и заинтересованности исполнителей. Даже сам Вуттке чем дальше – тем больше напоминал бледную пародию на самого себя. Все точно, но крайне механистично. Кажется, все правильно, но повтор, повтор, повтор. Снова и снова всплывала непрошенная мысль: вот если бы ту же роль, но с другим режиссером…
Однообразие игры и монотонность псевдо философских самокопаний, едва-едва скрепленных кастрированным мольеровским сюжетом, надо было чем-то разбавлять. И в ход пошел традиционный «театр-онлайн». Примерно треть спектакля зритель любовался крупными планами, проецируемыми на экран, в то время как актеры пребывали или непосредственно за ним, или же чуть дальше, за кулисами. Сказать, что лица актеров на крупном плане были так уж выразительны и говорящи? Да нет. Просто прием ради приема.
В итоге, немецкий «Мнимый больной» оказался спектаклем о психических расстройствах, что случаются с нормальными, казалось бы, людьми на почве непрестанных умствований и философских размышлений. И Арган, зацикленный на своих мнимых болячках, оказывается самым безобидным персонажем на фоне остальных, использующих каждую минуту, чтобы высказаться на тему «бытия в себе». Служанка Туанетта здесь минут пять наставляет Аргана, говоря о «начале великой идентификации: ты мертв, и снова живешь». Дочка Анжелика вспоминает, как в детстве вдруг поняла, что Земля – это огромная Вошь, а жизнь на Земле и люди – лишь выделения этой Вши. И тут же сокрушается, что тогда, в шесть лет, она была слишком мала и еще не знала, «что такое «я» и что такое «Самость». И так далее, и тому подобное.
Разум чем дальше – тем больше начинает покидать уже и зрителей, окончательно потерявшихся в псевдо философских разглагольствованиях. И когда в финале Арган выдает свою торжественную заключительную реплику «Мой разум вас приветствует! Salut!», ты, сидя в зале, понимаешь, что никак не можешь ответить ему тем же.
Оригинал - на сайте "Чеховед"