"Разговоры после..." по пьесе Ясмины Реза "Разговоры после погребения"
"Табакерка"
Режиссер - Данил Чащин
Художник - Николай Симонов
Премьера - 15 января 2018 г.
В самом конце 90-х - начале 2000-х годов столичные сцены захлестнула волна постановок по пьесе французского драматурга Ясмины Реза "ART". В ней играли ведущие артисты Москвы и Петербурга, спектакли жили очень долгой жизнью и уходили из репертуара спустя больше чем десять лет. Затем интерес к пьесе пошел на спад - как часто бывает после нескольких сверхуспешных спектаклей, - и сегодня она, увы, удел лишь небольших театров, привлеченных ее безусловной кассовостью, но часто упускающих из внимания ее же глубину.
Несколько лет назад "Современник" поставил другую - последнюю на тот момент пьесу - Ясмины Реза, но "Бог резни" не слишком долго продержался в репертуаре. И вот теперь с разницей в полтора года Театр на Малой Бронной и "Табакерка" обратились к дебютной пьесе драматурга - "Разговоры после погребения". Спектакль Михаила Станкевича увидеть еще предстоит, а пока - о табакерковской постановке Данилы Чащина.
Желание вернуть в репертуар автора, с именем которого связан один из самых успешных спектаклей, - очень понятно. И наверняка многие из тех, кто не раз возвращался, чтобы ссору и примирение трех друзей в подвальчике на Чаплыгина, придут и на премьеру "Разговоров после...". Вопрос только в том, оправдаются ли их ожидания.
"Искусство" было крайне простым и лаконичным в своем сценографическом решении. "Разговоры" - прежде всего, красивы. Темно-желтый, почти оранжевый песок покрывает все пространство сцены - стеклянную оранжерею, разделенную на открытую террасу и несколько боксов на заднем плане. Из песка торчит разросшийся повсюду чертополох, в песке хоронят умершего отца. На стеклянных стенах - зеркальные экраны, на которых появляется лицо, глаза, нос, рот, ухо, затылок отца, не желающего окончательно покинуть свой дом и его обитателей. Зеркальны и очки - обязательный атрибут каждого из героев. Очки, за которыми не видно глаз собеседника, но зато так хорошо можно вглядеться в себя самого.
Зеркала и песок - это красиво всегда. Столь же красивым, к примеру, был "Триумф любви" Театра Наций, действие которого разворачивалось в подобных песчаных барханах и отражалось в огромных зеркалах. Подобная красота гипнотизирует и смещает внимание с сути происходящего. Причем внимание не только зрителя.
Чем дальше по спектаклю, тем настойчивее мысль, что и внимание режиссера поглощено созерцанием этой красоты. Все мизансцены, почти каждое актерское действие служат демонстрации этой красоты. Чертополох здесь поливают из обычной лейки, но льется из нее, конечно же, не вода, а все тот же песок. Песок заменяет и кофе - его высыпают из джезвы в подставленные кулаки-стаканы. Песок - в стеклянных бутылочка в баре. Разноцветный кинетический песок "работает" и овощами, из которых герои готовят жаркое к ужину. (К слову этот разноцветный детский песок выбивается из общего визуального стиля, как крупная безвкусная брошь на идеальном, сшитом на заказ, костюме). В Песке увязает туфелька Элизы, "предсказывая" неокончательность ее отъезда; песком изливается на влюбленных дождь, с песчаными потоками из прохудившейся крыши не может справиться героиня - эта сцена песочных нитей, обрушивающихся в эмалированные тазы, одна из самых чарующих в спектакле. Но она так... вторична. Так очевидна.
Подлинная вода появляется лишь в финале, когда споры и разногласия утихли; когда история почти каждого героя пришла к своему плюс-минус счастливому разрешению; когда было сожжено старое письмо отца, вызвавшее новую волну раздора между братьями; когда отец, наконец, навсегда ушел с зеркальных экранов, тоже уступив место очищающим потокам воды. Прах к праху.
Красивый образ, точная метафора, но недостаточная для полуторачасового спектакля. Игра в песок, заслонившая и без того не самоигральную пьесу. Вернее, не совсем так. Точно угаданное настроение сделало необходимость произносить слова пьесы почти бессмысленным. Текст - даже чуть сокращенный - оказался здесь лишним. Оказался элементом, затягивающим спектакль и, кажется, ничего ему не добавляющим.
Дело здесь и в самой пьесе - она многоречива, но реплики в ней еще не отточены, как это произойдет в "ARTe". Она настроенческая и многословная одновременно. Угадав настроение и воплотив его с помощью художника, режиссер не смог отказаться от слов. Причем в актерской игре очень явно желание найти в этих словах те рычажки и пружины, которые электризовали зрительный зал, реагировавший на каждую реплику "Искусства". Моментами это даже получается - то тут, то там вдруг в диалогах проявляется юмор, который намеренно вытягивают до "репризы". Но в этих живых моментах, вызывающих смех у зрителя, почти всегда теряется общее настроение (кроме, разве что, сцен с Борисом Плотниковым). Балансировка между одним и другим не удается. А отказаться совсем от "репризности", видимо, немного страшно...
Между тем за актерской взвинченностью - порой по-настоящему уместной, порой излишне экзальтированной - проступают (пусть и эскизно) черты живых людей, к которым даже два или три раза удается испытать сочувствие. Возможно, со временем этот эскиз станет более уверенным рисунком и тогда, опять же, возможно, найдется баланс между красотой и смыслом.
Теперь интересно увидеть, к чему приводят разговоры после погребения на Малой Бронной.
P.S. При чтении пьесы не обратила внимание, а, посмотрев спектакль, поразилась своей слепоте, - и в "Разговорах", как и в "ARTе", ссора сменяется не просто неустойчивым примирением, а освобождающим ужином:
- Ладно. Я голоден. Что, пошли ужинать?
- это "ART"
- За стол.
- Уже ?
- Ты хочешь сказать "наконец" !
- а это "Разговоры после погребения"